Свою колонку Михаил Швыдкой на этот раз посвятил актеру и режиссер Андрею Смирнову, получившему на "Кинотавре" премию "За честь и достоинство": "При всей своей публичной неистовости, Андрей Смирнов - необычайно хрупкий и нежный художник, которого ин

При всей своей публичной неистовости, Андрей Смирнов - необычайно хрупкий и нежный художник. Фото: ИТАР-ТАСС

На церемонии открытия 22 Национального фестиваля "Кинотавр" премию "За честь и достоинство" вручили Андрею Сергеевичу Смирнову, режиссеру, кинодраматургу, актеру, руководителю Союза кинематографистов СССР в конце 80-х годов ХХ столетия.

И, наверное, потому, что на сцену вышел не убеленный сединами мэтр, уже принадлежащий истории, а по существу сверстник многих сидящих в зале, которого часто зовут просто по имени, человек, по его же словам, "из кинематографической тусовки", - на несколько секунд в зале возникло замешательство: вставать или не вставать. По справедливости чувство уважения все же победило амикошонство. И зал стоя устроил овацию Андрею Смирнову, который, пожалуй, как никто из его поколения достоин этой высокой награды. Потому, что у него действительно есть честь и достоинство. Он всегда отличал белое от черного, знал, что такое хорошо и что такое плохо, - и никогда не путал ни цвета, ни понятия. Когда он сыграл Ивана Алексеевича Бунина в фильме Алексея Учителя, стало ясно, что он заслужил и выстрадал эту роль, само право прикосновения к образу русского гения.

Свое ответное слово на "Кинотавре" Андрей Смирнов говорил почти смиренно, как и положено человеку умному, с легкой самоиронией. Но все, кто с ним знакомы, знают, как он умеет взрываться в пылу полемики, когда ему кажется, что попирается здравый смысл и эти самые честь и достоинство, за которые ему и была вручена премия. Не только его честь и достоинство, но и его окружающих - близких и далеких. И его Отечества, которому он служит верой и правдой без малого пятьдесят лет. Тогда его слова словно обретают материальную силу, вещественную тяжесть, он мечет их как дротики, которые способны свалить с ног. Если он заводится от того, что кажется ему несправедливым, неправедным, - его невозможно остановить до тех пор, пока он не скажет все, что считает нужным. В этом нет частого для художников эгоизма, а уж тем более нарциссизма. Он умеет раствориться в чужом горе и в чужой радости. Поэтому он и сохранил художественный пыл, без которого нельзя заниматься искусством.

"Верой и правдой" - так назывался его предпоследний фильм, который он снял как режиссер в 1980 году. После этой работы, в которой Андрей рассказал о том, как талантливый архитектор сталкивался с глупостью и косностью власти, - он почти на тридцать лет расстался со своей основной профессией. Что-то эта картина ему напророчила. Он расстался с режиссурой, ради которой и пришел в кинематограф в 1962-м, окончив ВГИК под руководством М. И. Ромма. Эти тридцать лет были заняты разными трудами: он занимался актерством, писал сценарии, прекрасно владея французским языком, поставил спектакль в Париже, но его никогда не оставляла боль нереализованности в своей главной кинематографической профессии.

При всей своей публичной неистовости, Андрей Смирнов - необычайно хрупкий и нежный художник, которого интересуют не столько большие линии истории, сколько судьбы людей, придающих этим безличным тектоническим силам человеческое измерение. Те гуманистические смыслы, без которых любая история теряет свое предназначение.

Он всегда отличал белое от черного и никогда не путал ни цвета, ни понятия

Именно эти качества сохранили его "Белорусский вокзал" в ряду шедевров национального кинематографа второй половины ХХ века. И высокий патриотизм этой картины - в нежной любви к людям, прошедшим войну и хранящим память о ней, чувствующим, что это был их звездный час, который не отнять никому. Им было трудно понять и принять многое, что происходило в быстро меняющейся жизни, - но автор фильма не собирался судить их за это. Ни их, ни тех, что пришли им на смену. Ни одни, ни другие не были чужими Андрею Смирнову. Отец четверых детей, он был просто вынужден переживать вместе с ними движение времени, чтобы не растерять не только кровную, но и духовную, душевную связь с теми, кто пришел в этот мир после него.

Почти двенадцать лет назад мы с Андреем Смирновым впервые начали всерьез говорить о его возвращении в режиссуру. Он отшучивался, отнекивался - ровно до той поры, пока не решил написать сценарий о трагедии Тамбовского восстания. Тут-то и началось самое мучительное. Он погрузился в исторические хроники, он объездил все губернии, где шла эта великая крестьянская война за землю и волю, участники которой захлебнулись в собственной крови, безжалостно расстрелянные бойцами армии Тухачевского, не щадившими ни детей, ни стариков. На него обрушилось огромное количество материала, которое он старался не только осмыслить, но и пережить. Однажды мне довелось съездить с Андреем в Тамбов, и я увидел, как его любят и знают все, кто живет на этой земле, - от губернатора до музейного смотрителя. И как он знает этих людей и эту землю. В своих долгих путешествиях он еще и успевал бороться с разными местными несправедливостями. Чаще всего хлопотал за судьбы беднеющих и разрушающихся музеев и их бескорыстных и нищающих служащих. (Наверное, все это и навеяло его дочери Авдотье Смирновой сюжет ее нового фильма "Два дня", показанного на открытии "Кинотавра". Андрей Сергеевич виртуозно сыграл в этой работе эпизодическую роль Министра, зловещего сановника всех времен и народов, брезгливо относящегося к окружающей его "лагерной пыли".)

Но фильм о Тамбовском восстании не случился - Андрей Смирнов снял свою новую картину о судьбе простой русской женщины, которая пережила и Первую мировую, и Октябрьский переворот, и Гражданскую войну - и канула в безбрежье истории, разве что успев почувствовать, зачем живем и страдаем. Как и всегда у Андрея Смирнова, эпическое рождается в человеческих характерах, порой неспособных даже объяснить, зачем они пришли на этот свет. Но они полны таким внутренним светом, который куда как важнее красивых фигур речи. Как любая трагедия, кинофильм "Жила-была одна баба" открыт звездам и потому полон глубоко оптимизма. И яростной красоты жизни, в которую можно вглядываться бесконечно. И неслучайно режиссер так долго добивался того, чтобы именно Юрий Башмет исполнил для него вторую часть Первого квартета П.И. Чайковского. Изображение и музыка сливаются так полно, что сердце скорбит и ликует.