Большая беда везде пахнет одинаково. Что развалины после катастрофического землетрясения в Спитаке, что тлеющие остатки жилья после американских бомбардировок Косово, что мясорубка из человеческого скарба после цунами в Японии. Этот смрад ни с чем не спутаешь: он настоян на гари, на тлене, на прахе былой, а теперь внезапно сгинувшей жизни.
Но даже в отутюженной волной-убийцей прибрежной полосе неподалеку от атомной станции Фукусима-1 я слышал пение жаворонка.
На лесной территории бывшего артиллерийского арсенала рядом с башкирским селом Урман ударяет по мозгам мертвая тишина. Потом, по мере того, как с нарастающим ощущением непоправимого несчастья углубляешься в зону, ты начинаешь понимать подлинные масштабы катастрофы.
220 гектаров страха
Снаряды, мины, взрыватели к ним, артиллерийские гильзы и другие жутковатые на вид предметы несут в себе смертельную опасность

Большая беда везде пахнет одинаково. Что развалины после катастрофического землетрясения в Спитаке, что тлеющие остатки жилья после американских бомбардировок Косово, что мясорубка из человеческого скарба после цунами в Японии. Этот смрад ни с чем не спутаешь: он настоян на гари, на тлене, на прахе былой, а теперь внезапно сгинувшей жизни.
Но даже в отутюженной волной-убийцей прибрежной полосе неподалеку от атомной станции Фукусима-1 я слышал пение жаворонка.
На лесной территории бывшего артиллерийского арсенала рядом с башкирским селом Урман ударяет по мозгам мертвая тишина. Потом, по мере того, как с нарастающим ощущением непоправимого несчастья углубляешься в зону, ты начинаешь понимать подлинные масштабы катастрофы.
220 гектаров страха
Снаряды, мины, взрыватели к ним, артиллерийские гильзы и другие жутковатые на вид предметы несут в себе смертельную опасность