После многолетнего перерыва начал вновь выставляться Виталий Волович - график, член-корреспондент Российской академии художеств, почетный гражданин Екатеринбурга и Ирбита, лауреат многочисленных премий. Книжный график "по сути", он изобрел собс

Фото: Татьяна Андреева
Если бы график Виталий Волович вдруг вздумал надеть все свои награды, думается, стандартного пиджака ему бы не хватило. Наиболее весомые среди них - медали Лейпцигской книжной ярмарки, а последнее по времени "золото" ему вручила Российская академия художеств и Союз художников РФ - "За традиции, мастерство и духовность". Однако первый на Урале член-корреспондент академии художеств, почетный гражданин двух уральских городов (Екатеринбурга и Ирбита) скромничает и медали напоказ не выставляет: "Я все, что угодно, но только не павлин".
Месяц назад в залах Российской академии художеств с успехом прошла выставка "Мистерии Воловича", где экспонировались более 200 работ. После 20-летнего "простоя" художник вновь начал выставляться, в последние годы изданы семь альбомов его графики. И сейчас произошло практически невероятное: его искусство снискало себе поддержку муниципального и областного бюджетов.
Книжный график от Бога, Виталий Волович в последние десятилетия неустанно сетовал на упадок культуры книгоиздания. Однако корреспондент "РГ" попытался выяснить - возможно, жизнь-то налаживается?
Виталий Волович: Раньше книга была предметом культуры, а сейчас она предмет экономики. Художник-иллюстратор оказался совершенно маргинальным и никому не нужным типом. Иллюстрации удорожают издание, и это сводит на "нет" всякие разговоры о том, что пластический образ как-то полезен литературному произведению. Хотя я не представляю себе "Дон-Кихота" без иллюстраций Доре, или "Робинзона" без Жана Гранвиля, или "Трех мушкетеров" без Мориса Лелуара, или, наконец, "Кола Брюньона" без Кибрика.
Но все это напрочь отошло. Книга перестала существовать, иллюстрация утратила былое значение. Для меня это была трагедия. Последним в 1988 году я иллюстрировал Эсхила, но его уже не издали. И больше у меня не было ни заказов, ни возможностей. С тех пор я ничего не делал и сильно тосковал. Я работал в станковой графике, но все время думал, ах, если бы в книге...
Российская газета: Вы не могли найти другой сферы приложения?
Волович: Объясняю еще раз: я, по сути, книжный иллюстратор. Хотя у меня постоянно возникали, например, театральные предложения. Я чуть не сделал с Женей Колобовым и Володей Кобекиным "Дон Гуана". Женя Колобов меня практически уломал делать "Силу судьбы". Львов-Анохин предлагал мне сделать "Генриха VI" во МХАТе. Но я отказался в силу трусости. Сценограф - это совершенно отдельная профессия. Да, я делал иллюстрации к драматическим произведениям - "Ричарду", "Отелло", Эсхилу. Но там я был сам себе актер, режиссер и бухгалтер - вот в чем дело. В общем, я побоялся, оказался недостаточно авантюрным. Да и не жалею.
РГ: А выставки?
Волович: Теперь с выставками я вообще завязываю, потому что это исключительно бессмысленная затея.
Некоторое оживление в этом смысле наступило в связи с моим юбилеем. Состоялась большая выставка в Екатеринбурге, у которой должен был быть ослепительный маршрут - Михайловский замок, Ярославль и так далее. Но грянул кризис. И с тех пор получилась только выставка в Академии художеств. Я-то полагал, что это формальное событие. Однако совершенно неожиданно пришло много народу - вся уральская диаспора. В частности, Юрий Сергеевич Осипов, президент Академии наук, который когда-то был моим соседом. Он замечательно говорил, и другие выступления были выдержаны в невероятно комплиментарном стиле. Слава Богу, выставка прошла. Это такие хлопоты!
РГ: Хорошо, сценография, выставочная деятельность Вам не нравятся. А что нравится?
Волович: Когда книга перестала существовать, у меня скопилось много "излишков". Папки пухли от эскизов, подготовительных рисунков, не вошедших в книги листов. Материал собрался в огромном количестве - и томил. Хотелось, чтобы оно как-то переросло в качество... И в конце концов, я сформулировал, чего я хочу.
Меня перестала удовлетворять связка художник - иллюстратор - автор. Еще слава Богу, я имел дело с классиками, с живыми-то разбираться - это кошмар! Авторы не только ограничивали свободу самовыражения художника - они достаточно критично относились к художникам и их произведениям. Известна история с Флобером, который писал издателю примерно так: "Я прихожу в ужас, когда представлю, что хрупкий и нежный, едва уловимый образ мадам Бовари, который сложился в моем воображении, будет грубо конкретизирован каким-то пачкуном".
Чтобы не быть "пачкуном", я придумал сделать книгу, где художник является не иллюстратором, а полноправным создателем - создает атмосферу вокруг текста. Мне казалось, что это замечательный способ существования в книге для художника.
РГ: То есть вы отвели художнику роль паразита - вроде красивой орхидеи, которая произрастает, питаясь соками хозяина-литератора?
Волович: Совершенно напротив. Не вторгаясь в текст, он погружает читателя в мир, о котором пишет литератор. К примеру, в книге "Средневековый роман" у меня нет образов Кретьена де Труа, но есть поединки, рыцари и все такое прочее. Я не мешаю тексту, напротив, создаю зримую пластическую атмосферу того времени.
Имеющий гораздо большие возможности Эрнст Неизвестный сделал книгу "Философские эссе" Беккета, в которую ввел около трехсот своих рисунков. Никакого отношения к философии они, естественно, не имели, но это был параллельный мир, равный Беккету по сложности и загадочности - и получилось замечательно.
Эта моя идея выросла не на голом месте: я горжусь тем, что придумал способ, как обманывать цензуру. В советское время книжная графика была Троянским конем, потому что она практически не подлежала цензуре. На нем я и выехал. А начиналось все невинно: в 1971-ом мне предложили участвовать в Лейпцигской выставке художников-иллюстраторов, сделавших работы по мотивам литературных произведений - не иллюстрации, а именно по мотивам. Это была первая выставка, которая обозначила тенденцию, давно вызревающую в книжной графике - и не только в СССР, там участвовало 80 стран. Возник даже термин "раскниживание графики".
РГ: Подождите, но работы "по мотивам" создавали и прежде - тот же Фюсли или прерафаэлиты?
Волович: Да и еще раньше, если иметь в виду Библию. Но теперь речь шла о другом: у художников появилось ощущение, что они не могут втиснуть в книгу все то, что они хотели бы. А у меня тогда был кукиш в кармане: я хотел сделать расстрел книги, культ личности - совершенно непроходные темы.
РГ: Брехта?
Волович: Конечно. Правда, в "Страхе и отчаянии III империи" ничего из этих ужасов не происходит, но перед началом и в конце каждого акта герои распевают зонги. И я придумал назвать свой графический цикл "По мотивам стихотворных зонгов в пьесе Брехта" - и прошло! Более того, в немецкой прессе появилась статья о том, как удачно я использовал средневековую форму и как глубоко проник в образную структуру Брехта.
И я дал жизнь этой совершенно замечательной идее. У меня в то время часто снимали с выставок работы. Но я рисовал пустые панцири, называл их "По мотивам поэзии Кретьена де Труа и Готфрида Страсбургского" - и они проходили! Чиновникам от управления культуры не нравились мои клоуны с ослами из серии "Цирк", но они попали на всесоюзные выставки, когда я их назвал "По мотивам книги Эдуарда Басса "Цирк Умберто". В то время я, надо заметить, ни одного из этих авторов я не читал.
Как мудро заметил по этому поводу Эрнст Неизвестный, под станковой вещью ты подписываешь свою фамилию и несешь за нее полную ответственность, а в случае "по мотивам" эта ответственность наполовину снимается. И таким образом мы "просовывали" все.
РГ: А при чем тут альбомы?
Волович: Только в 2002-м у меня появилась возможность сделать небольшой альбом "Старый Екатеринбург". Может, пришло время альбома? Иллюстрации никому не нужны, никто их не заказывает, а идея о присутствии художника в качестве создателя атмосферы, а не иллюстратора оказалась уместной. И я оживился. Надо было только найти спонсора. А как я могу их найти - мы же не ходим по одной дороге с директором банка, да?
Потом в связи с юбилеем меня начали "раскручивать" - тогда, в 2008-м, у меня вышло шесть альбомов. Но тут случился кризис. Я уже думал, что все кончено и никогда мне ничего не издать. И вдруг - предложение городского управления культуры, которое оплатило часть тиража альбома "Мастерская".
РГ: Помните, год назад это предложение казалось бредом?
Волович: Фантастикой. Управление культуры и все эти организации всю жизнь ощущались как некие враждебные силы - и вдруг они выступают в образе благодетеля. Это невероятный скачок. Более того, ни намека на какой-то контроль. Я до сих пор в себя от изумления не могу прийти. Но дальше больше: сейчас мы готовим заявку на следующий альбом "Цирк" в областное минкультуры, может, они включат его в план на следующий год.
РГ: Не появилось ли у Вас ощущение возрождения книги как искусства?
Волович: Я абсолютно счастлив. Станковые картинки, хотя я и делал их с удовольствием и радостью, но ощущал как полуфабрикат: сделал - показал друзьям - положил в папку, и она там лежит. Картинка рождается только в книге. Говорю же, у меня психика книжного художника.
РГ: Помимо издания книг в последние годы Вы обрекли себя на каторжный труд - вернулись к офорту, трудоемкой и чрезвычайно вредной для здоровья технике. Зачем себя так мучить?
Волович: Эти двенадцать работ - "Гротески" - я полтора года исполнял на досках. У меня есть надежда на то, что я и из них сделаю книжку.
РГ: Что может заставить человека в 80 лет по десять часов дышать кислотой и царапать эти доски? Только огромная любовь и желание что-то выразить.
Волович: У меня есть одно соображение, почему работа так важна. Если ты живешь самой жизнью, это не приносит удовлетворения, поскольку она никогда не складывается так, как хотелось бы. А как только ты начинаешь заниматься работой, жизнь уходит на четвертый план - там она совершенно восхитительна. Но для первого - дико недостаточна. А работа включает в себя все. Это и есть, как выясняется, сама жизнь. И никакой другой не надо.
Цифра

1,2-1,5 миллиона рублей стоит издание цветного альбома