Из блокнота Николая Долгополова: о первых днях после взятия Рейхстага

Фото: Снимок из семейного альбома Н. Долгополова.
Не хочу бередить души рассказами о начале войны, хотя в канун 70-летия ее начала спецслужбы рассекретили немало документов о начале агрессии. В это светлое лето 2011-го вспомним о том, к чему мучительно рвались 1418 дней, - о победе.
Фото было, есть и будет
И это огромное фото для меня, сына фронтового журналиста, ее точно выписанный символ. На фотографии, сделанной 5 мая 1945-го у стен искореженного Рейхстага, - те журналисты-фронтовики, что все-таки дошли. Тут нет и не может быть банальщины: накатывает тоска по несовершенному, охватывает горечь за в 1990-е бездумно отданное и потерянное, и я смотрю на родные лица у Рейхстага. В первых рядах знаменитости типа кинооператора Кармена, писателей Полевого, Вишневского, кажется, великого Симонова, Сафронова... И десятки рядовых израненных тружеников войны, среди которых в последнем ряду и мой отец - спецкор "Известий" и Совинформбюро Михаил Долгополов. Наградами большинства были нашивки за ранения, и главное, что взяли, - расписались на ненавистных стенах.
История по домашнему учебнику
Идут бесконечные споры: кто же первым водрузил флаг над Рейхстагом. А для меня сомнений, никого не обижу, нет - капитан Неустроев. Завязались отношения еще с весны 1945-го, и он приезжал к нам на улицу Горького. Заикающийся, совсем не героический, любящий поднять иногда и лишний тост. Михаила Егорова ни разу не видел. Однажды мелькнул его товарищ грузин Кантария. Стеснительный, оттого, может, совсем мало за столом говоривший. Но исходила от этих двух простых ребят - русского и грузина - какая-то дикая силища, уверенность. Понимаете, эти могли совершить и сделать все. Вот кто не спорил - первые не первые. Они были выше этого. И я был обучен в том же духе. Конечно Неустроев. Слегка или не слегка выпив, Неустроев всегда спрашивал: "Как часы? Ходят?" И отец тут же показывал вечные свои маленькие синенькие часы. Носил их по всей долгой жизни как талисман. Часы подарил Неустроев на следующий день, когда подробно рассказывал, как их чудом тогда не подстрелили.
Часов тех больше нет, хотя я и сам в рисковые дни таскал при себе на удачу. И удача, еще та, от Неустроева идущая, не подводила. Но часики сгинули - не найти. Время мое пошло по-иному ритму.
Письмо маме из апреля 1945-го с купюрами
...Не волнуйся, мы уже близко. Читай внимательно газеты. Скоро все закончится. Город почти виден. Идем быстро. Стираю ноги и сапоги... Даже присесть написать некогда. Не обижайся.
Все наши живы-здоровы. Привет тебе от Ромки (Кармена.- Н.Д.). Он при всем своем... человек отчаянно смелый и в беде не бросит...
Целую, твой Мих.
Фюрер наплодил двойников
Не знаю, правда или нет. Отец клялся, что видел четыре-пять трупов двойников Гитлера. Их тащили из подвалов в основном рядовые. Вроде было обещано за настоящего звание Героя. Но выходило, что почти все чуть не в ряд выложенные - двойники. Кто похож, кто - не очень. Папа говорил, что лишь одежда на всех была одинакова. Но каких-то конкретных подтверждений, что двойников было пять, я нигде не встречал.
Фотокоры были
в смельчаках
Почему-то часто среди них, Рейхстаг бравших, возникали споры: кто из ребят журналистов дрался смелее. Тут возникали и фотокорреспонденты Евгений Халдей с Яковом Халипом, с которыми мне довелось еще как следует пообщаться, и Темин. Отец всегда стоял на своем твердо: вперед лез всегда Темин. Не было в нем чувства страха. Он и сам верил, будто неуязвим. И не только для немцев. Чтобы первым доставить снимки в редакцию, угнал самолет. Как это можно было проделать в ту суровую эпоху, не представляю. Но то ли уговорил летчика, то ли еще что, но снимки Темина о штурме Рейхстага пошли по нашему семейному преданию первыми.
И Кармен, по домашнему Ромка, - особая статья. Они дружили и после войны. И почему-то всегда застолья начинались с одного и того же эпизода. Вроде бы и капитуляцию подписали, и комендант Берлина генерал Берзарин порядок в городе навел железный. Но все равно немцы стреляли. То ловили осатанелых мальчишек из гитлерюгенда: руки тряслись, а по нашим офицерам с чердаков стреляли. И тут отец говорил, что как-то на глазах расстреляли двоих-троих таких сопляков, пойманных и ревущих, на коленях ползающих на глазах у согнанной толпы мирных немцев. Был ли приказ, нет... Но стрелять с чердаков стали меньше.
А однажды, когда папа с Карменом оказались где-то на окраине, вдруг прямо на них рванули в поверженном городе немецкие танки. Это, кажется, прорывались к союзникам остатки дивизии СС. И журналисты дали деру. Роман Кармен все удивлялся, и тут я за каждое слово ручаюсь: "Ну ты, высоченный, пусть и с больными ногами, через тот ров перемахнул. Но я, я-то как перепрыгнул?"
Кровавое месиво
К концу их, фронтовиков, жизней начало прорываться откровенное, раньше никогда не слыханное. Говорили между собой, что Жуков пощады не знал. Город можно было взять неделей-двумя позже и без таких жертв. Рокоссовский, мол, воевал по-другому. Про Сталина вообще никогда, ни разу не вспоминали.
Из этих разговоров мне запомнилось чисто фронтовое: "А помнишь, мы на машине и прямо по убитым? Шофера аж всего прямо за баранкой выворачивало. И неизвестно, кого давим. Спросили сержанта, а тот: "Вы чаво, слепые? По гимнастеркам различить не можете?"
Концерт у Рейхстага
Вот отрывочек из отцовской статьи: "...С машин спрыгивают казаки. Из автомобиля выходит женщина в русском народном костюме. И так она выделяется на фоне серых разбитых стен и массы солдатских гимнастерок. Рядом статный красавец-майор с боевыми орденами - Михаил Туганов, цирковой джигит, руководитель ансамбля донских казаков, с первых же дней войны в действующей армии. И здесь, среди колонн Рейхстага, происходит наша радостная встреча с этими моими друзьями. Повел их в Рейхстаг. Там еще тонкие струйки едкого дыма, трупы эсэсовцев, их солдаты в пробитых пулями гимнастерках. Сапог утопает в еще неостывшем пепле. А наши офицеры просят Лидию Андреевну спеть. А она где только за эти годы перед ними не выступала. Казачий ансамбль и певица расположились по краям обвалившегося купола. И запела Лидия Русланова любимую народом русскую песню "Степь да степь широкая". Плакали воины 1-го Белорусского и 3-го Украинского фронтов. Потом по просьбе солдат "Сибирскую песню", "Ай да Волга, матушка-река", "По диким степям Забайкалья"... Донские казаки, хор подпевали. Подошли берлинцы. А закончила имевшей особый успех кавалерийской песней Константина Листова "Напою коня я в Шпрее". Вот так и закончилась та война".
P.S.
Еще в 1941-м в боях под Москвой погиб в ополчении старший брат Владимир. Когда брали Рейхстаг, позировали перед объективом, отец еще не знал, что в эти же дни, штурмуя безвестную деревеньку под Кенигсбергом, пал смертью храбрых прошедший всю войну младший брат Коля. В 1981-м я чудом отыскал могилу рядового Николая Николаевича Долгополова. Носить его имя выпало мне. Никогда не закончится спор, сколько людей погибло в Великую Отечественную. В моей семье счет точный: один из трех братьев все-таки выжил, дошел. И никогда не переживал, что не было у него особых наград. Я, дурачок, мальчишка, все расспрашивал почему, а отец всегда повторял: "Твой пра-пра Федор Долгополов свою награду получил еще в 1813-м, когда из рядовых был царем-батюшкой произведен в офицеры, пожалован титулом и дошел до сенатора. Вот и решили, что с нас хватит. И у тебя тоже, не горюй, ничего никогда не будет. Будь достоин своего рода, смотри почаще на наш герб, служи честно".