Скринниг-жюри тура виолончелистов допустило к конкурсу только двоих российских исполнителей
На прошлом, XIII конкурсе Чайковского, посвященном памяти Ростроповича, виолончельный тур оказался самым сильным и самым спорным по своим результатам. Тогда остроту ситуации предавало то, что в конкурсе участвовали пять учеников председателя жюри Натальи Шаховской. Бурной была и финальная битва за первое место студентов Московской консерватории Александра Бузлова и Сергея Антонова.
На этот раз в лист 25 участников виолончельного тура попали всего два российских музыканта, один участник из Белоруссии, Нарек Ахназарян из Армении, получивший на прошлом конкурсе V премию, остальные музыканты - из Европы, Азии, Америки.
Свои решения прокомментировали для "Российской газеты" члены скринниг-жюри Сергей Ролдугин, виолончелист и художественный руководитель Санкт-Петербургского Дома музыки, Давид Герингас (Литва/Германия), виолончелист, дирижер и педагог, Марти Роуси (Финляндия), виолончелист, педагог и организатор музыкальных фестивалей.
Российская газета: Какой уровень виолончельного конкурса вы прогнозируете?
Марти Роуси: По результатам отборочного тура уровень виолончельной игры очень высок. Даже те, кто не прошли, играли очень достойно. Я вспоминаю собственный Конкурс Чайковского в 1986 году, ни с чем не сравнимую атмосферу Большого зала консерватории, совершенно уникальную московскую публику. У меня был тогда 13-й номер, и меня поддерживал весь зал. Но прогнозировать сложно: часто в первом туре конкурсанты показывают фантастическое владение инструментом, страстную игру, хороший интеллект. Но на втором туре мы видим уже совершенно иную ситуацию.
Сергей Ролдугин: 139 заявок было только на виолончель! Это очень много. И практически все были уже лауреатами других конкурсов. Хотя сравнения тут относительны: кто-то победил на престижном конкурсе, а кто-то сыграл в европейской "деревне" с оркестром и поставил себе галочку. Конечно, наши фильтры предварительны: только на турах, вживую можно оценить реальный уровень музыкантов. А наша задача даже не выбрать победителя, а открыть новые имена, искусством которых будут наслаждаться люди после конкурса.
РГ: Чем объяснить, что только два российских участника попали на конкурс? Наша виолончельная школа до сих пор была в числе ведущих.
Ролдугин: Это острый вопрос - как же наши интересы в этом конкурсе? Если говорить прямо, то это горькая для нас пилюля. Видно, какой урон искусству, нашей школе нанесло экономически нестабильное время. Конечно, замечательно, что открылись границы, что люди поехали на Запад учиться. И наши педагоги там учат очень хорошо. Но в том, что на нынешнем конкурсе мало российских участников, виноваты они сами. Это результат отношения: западные музыканты представляли в отбор замечательные качественные записи, были готовыми - и внешне, и внутренне. А наши, чуть ли не на мобильный телефон себя снимали. Какая тут конкуренция?
РГ: Вы прослушали более сотни молодых музыкантов, заметны новые исполнительские тенденции в этом поколении?
Гергингас: Давно известно, что в нашей специальности происходит очень большой технический рост, идет развитие в ощущении разных стилей. Возьмем Баха: интерпретация его музыки никогда не останавливалась, и сегодня мы видим очень большую разницу в понимании того, как нужно играть этого композитора. Но в итоге, слушая и старомодные, и модерновые интерпретации, ловишь себя на мысли, что все-таки самое ценное это то, что музыкант может сказать слушателям своей личностью. И не столь важным оказывается то, как это играется. Сейчас нет никакой тенденции, чтобы все играли в едином ключе. Главное - просто не забывать, что музыка движется, творится в момент, когда исполняется. И если музыкант привносит в свою игру удовольствие, свежую идею, артистизм, он всегда произведет впечатление.
РГ: В фортепианном исполнительстве смыслы часто губит радикальная скоростная техника. У виолончелистов такого сдвига не наблюдается?
Герингас: Мы даже не можем себя сравнивать с фортепиано. Пианисты играют 40 пальцами! Они для нас являются совершенно недосягаемыми виртуозами. Но у нас другие приоритеты - душевность, поиски того виолончельного звука, который приближается к человеческому голосу. Эта вовсе не значит, что мы ищем только красоту. Но в наше время уже не интересно слушать фальшивую интонацию, не интересно слушать людей, которые неопрятно относятся к своей профессии.
РГ: Вы родились в Литве, работаете в Германии, но школа у вас - Мстислава Ростроповича. Сами как определяете понятие школы?
Герингас: Очень важную вещь сейчас сказали - у меня школа Ростроповича. И в Германии музыканты приезжают учиться не немецкой школе, а к конкретному учителю, к персоналити. Сегодня нет резона говорить о какой-то отдельной национальной школе, хотя возникновение в свое время двух консерваторий - Московской, и Петербургской, привело к возникновению исполнительской школы. Карл Давыдов - основатель русского пения на виолончели. И, конечно, как у каждого человека есть характер, с которым он рождается, так и у русских музыкантов есть свой подход к исполнению, который они не потеряют, даже если будут учиться в Испании, в Италии или в Германии. Они только обогатятся другим опытами, знанием других традиций. А в искусстве должен быть оборот идей, практической знакомство с мировой культурой. Только тогда и происходит его развитие.
На этот раз в лист 25 участников виолончельного тура попали всего два российских музыканта, один участник из Белоруссии, Нарек Ахназарян из Армении, получивший на прошлом конкурсе V премию, остальные музыканты - из Европы, Азии, Америки.
Свои решения прокомментировали для "Российской газеты" члены скринниг-жюри Сергей Ролдугин, виолончелист и художественный руководитель Санкт-Петербургского Дома музыки, Давид Герингас (Литва/Германия), виолончелист, дирижер и педагог, Марти Роуси (Финляндия), виолончелист, педагог и организатор музыкальных фестивалей.
Российская газета: Какой уровень виолончельного конкурса вы прогнозируете?
Марти Роуси: По результатам отборочного тура уровень виолончельной игры очень высок. Даже те, кто не прошли, играли очень достойно. Я вспоминаю собственный Конкурс Чайковского в 1986 году, ни с чем не сравнимую атмосферу Большого зала консерватории, совершенно уникальную московскую публику. У меня был тогда 13-й номер, и меня поддерживал весь зал. Но прогнозировать сложно: часто в первом туре конкурсанты показывают фантастическое владение инструментом, страстную игру, хороший интеллект. Но на втором туре мы видим уже совершенно иную ситуацию.
Сергей Ролдугин: 139 заявок было только на виолончель! Это очень много. И практически все были уже лауреатами других конкурсов. Хотя сравнения тут относительны: кто-то победил на престижном конкурсе, а кто-то сыграл в европейской "деревне" с оркестром и поставил себе галочку. Конечно, наши фильтры предварительны: только на турах, вживую можно оценить реальный уровень музыкантов. А наша задача даже не выбрать победителя, а открыть новые имена, искусством которых будут наслаждаться люди после конкурса.
РГ: Чем объяснить, что только два российских участника попали на конкурс? Наша виолончельная школа до сих пор была в числе ведущих.
Ролдугин: Это острый вопрос - как же наши интересы в этом конкурсе? Если говорить прямо, то это горькая для нас пилюля. Видно, какой урон искусству, нашей школе нанесло экономически нестабильное время. Конечно, замечательно, что открылись границы, что люди поехали на Запад учиться. И наши педагоги там учат очень хорошо. Но в том, что на нынешнем конкурсе мало российских участников, виноваты они сами. Это результат отношения: западные музыканты представляли в отбор замечательные качественные записи, были готовыми - и внешне, и внутренне. А наши, чуть ли не на мобильный телефон себя снимали. Какая тут конкуренция?
РГ: Вы прослушали более сотни молодых музыкантов, заметны новые исполнительские тенденции в этом поколении?
Гергингас: Давно известно, что в нашей специальности происходит очень большой технический рост, идет развитие в ощущении разных стилей. Возьмем Баха: интерпретация его музыки никогда не останавливалась, и сегодня мы видим очень большую разницу в понимании того, как нужно играть этого композитора. Но в итоге, слушая и старомодные, и модерновые интерпретации, ловишь себя на мысли, что все-таки самое ценное это то, что музыкант может сказать слушателям своей личностью. И не столь важным оказывается то, как это играется. Сейчас нет никакой тенденции, чтобы все играли в едином ключе. Главное - просто не забывать, что музыка движется, творится в момент, когда исполняется. И если музыкант привносит в свою игру удовольствие, свежую идею, артистизм, он всегда произведет впечатление.
РГ: В фортепианном исполнительстве смыслы часто губит радикальная скоростная техника. У виолончелистов такого сдвига не наблюдается?
Герингас: Мы даже не можем себя сравнивать с фортепиано. Пианисты играют 40 пальцами! Они для нас являются совершенно недосягаемыми виртуозами. Но у нас другие приоритеты - душевность, поиски того виолончельного звука, который приближается к человеческому голосу. Эта вовсе не значит, что мы ищем только красоту. Но в наше время уже не интересно слушать фальшивую интонацию, не интересно слушать людей, которые неопрятно относятся к своей профессии.
РГ: Вы родились в Литве, работаете в Германии, но школа у вас - Мстислава Ростроповича. Сами как определяете понятие школы?
Герингас: Очень важную вещь сейчас сказали - у меня школа Ростроповича. И в Германии музыканты приезжают учиться не немецкой школе, а к конкретному учителю, к персоналити. Сегодня нет резона говорить о какой-то отдельной национальной школе, хотя возникновение в свое время двух консерваторий - Московской, и Петербургской, привело к возникновению исполнительской школы. Карл Давыдов - основатель русского пения на виолончели. И, конечно, как у каждого человека есть характер, с которым он рождается, так и у русских музыкантов есть свой подход к исполнению, который они не потеряют, даже если будут учиться в Испании, в Италии или в Германии. Они только обогатятся другим опытами, знанием других традиций. А в искусстве должен быть оборот идей, практической знакомство с мировой культурой. Только тогда и происходит его развитие.