Джефф Хенигсон: Я не думаю, что Америка забралась к вам и все развалила
"Рождественской сказкой" назвал один авторитетный журналист историю, о которой я рассказал в статье "Уходя, остаюсь..." ("РГ" N 147 за 8 июля 2011 г.).
Напомню: в ней говорилось о смертельно больном американском подростке Джеффе Хенигсоне, который приехал в СССР в 1988 году с миротворческой миссией. После выхода материала поток читательских откликов был так велик и, главное, так пронзителен, что два объемистых пакета этих писем были отправлены в США дипломатической почтой. Но Джефф не отвечал, что с каждым месяцем казалось все более необратимым. Два года спустя под утро у меня в квартире раздался звонок. Звонил Джефф! Но и голос его, и то, как неопределенно он благодарил меня за письма, звучали отстраненно. Он обещал перезвонить. Но не перезвонил. Еще год спустя от него пришло маловыразительное письмо. А потом он исчез окончательно.
23 года спустя Джефф Хенигсон объявился. Он должен был приехать в Россию снимать фильм (!) о тех, кто его поддерживал письмами в 88-м. И обо мне. Встреча с ним и его съемочной группой проходила в нашем доме. То, что поначалу действительно выглядело рождественской сказкой, обернулось непростым, а местами мучительным для чтения, романом. Хотя надо отдать Джеффу должное: он пишет его искренне. Даже слишком... Но как бы там ни было, я был автором первой и последующих публикаций о нем и - более того - заложником версии чудесного исцеления Джеффа благодаря письмам поддержки. Поэтому мне и предстоит рассказать читателям "РГ" о том, что произошло на самом деле.
Вначале - о болезни. Раковая опухоль в мозгу не одолела Джеффа ни 88-м, ни в последующие годы. Он мужественно - трудно подобрать другое слово - боролся с ней и до, и после поездки в СССР. Мужественно, потому что сделанные последовательно хирургическая операция, шесть курсов химиотерапии и многократные радиационные облучения - это надо суметь перенести. Болезнь отступила. Он хотел в это верить. Но это не могло сказаться на непростой и противоречивой жизни. И сейчас, и раньше - отсюда и маловразумительные попытки поддержать со мной связь в начале 90-х, и то, что потом она прервалась вовсе. Инстинкт самосохранения, обостренный страшной болезнью, стремится выдавить из сознания все то, что было с ней связано. И всех...
В этом числе - и авторов тех самых писем, как это ни печально для журналиста, 23 года считавшего их одной из главных причин выздоровления Джеффа. Он их не читал. Даже после переполошившего весь дом звонка тогдашнего американского посла в СССР Джека Метлока, который спросил его: "Сынок, что ты натворил в России, что через нас тебе послали столько писем?". У Джеффа началась новая жизнь, он уже учился в университете. Нераспечатанный пакет с письмами перекладывался все дальше. Потом была работа. Поездки по миру. Затем снова учеба. Как-то он, наткнувшись на письма, подержал их в руках, а потом вместе с почтовыми открытками с видами Москвы и Ленинграда и черным шарфиком, в котором он был в той поездке, положил в пустую коробку. А на крышке твердым почерком уже женатого мужчины написал "Ностальгия".
У Джеффа появилась новая, гораздо более ответственная, чем раньше, работа. Но и очень напряженная. Даже для молодого и практически здорового мужчины, каковым он хотел бы себя считать. До того момента, как однажды на рассвете (работа была посменной) он не смог доложить текущую ситуацию своему руководителю. Просто физически не мог говорить. Потом это стало повторяться. Он сменил работу. Однако его состояние продолжало ухудшаться. Более того, временами вместо шума работающего кондиционера он слышал человеческий голос. Иногда свой собственный... А потом начались изматывающие приступы. Врачи поставили диагноз - эпилепсия. Болезнь снова вгрызалась в голову Джеффа. Следы ядовитых зубов астроцитомы, оставленные в 88-м, не зарастали.
Джефф расстался с работой. И с женой. Да и женой ли? Надо было лечиться и жить дальше. Но как?! Он отыскал коробку с надписью "Ностальгия". В ней лежали пожелтевшие письма. Не переведенные на английский язык, однако содержащие в себе то, что Джефф еще не знал, но предчувствовал. Он перевел их все. И прочитал. В шахматах это называется "отложенный ход" - содержащийся в письмах заряд добра, любви и надежды сработал спустя почти двадцать лет. И Джефф решил не просто встретиться с теми, кто написал ему, но и услышать рассказ об их собственной жизни. Эти люди из другой страны, каждый из которых сумел в свое время подняться выше собственных нужд, забот и проблем для того, чтобы дать силы тому, кто нуждается в них еще больше; эти люди могли помочь ему и сейчас, подсказать, как жить дальше.
Так думал Джефф. Так возник замысел фильма "Письма из Ленинграда". Снять фильм для того, чтобы разобраться в себе? Возможно и такое - достаточно вспомнить "Ностальгию", умершего на чужбине Андрея Тарковского. Все возможно... Потому перед началом съемок я предложил своему гостю посадить саженец в нашем саду - чтобы покрепче укоренить Джеффа в земле, выбитой из-под ног в 88-м. А потом мы целый день сравнивали перед камерой наши жизни. Надеюсь, с пользой для Джеффа. И не потому, что моя - пример для подражания. Просто я свой главный выбор сделал - и человеческий, и профессиональный. И еще потому, что старый летчицкий метод "Делай как я" поставил на крыло многих.
А в том, что "крылья" этого глубокого неординарного человека могут еще окрепнуть, вы сможете убедиться, прочитав эксклюзивное интервью с ним.
Было бы здоровье!
прямая речь
Игорь Елков
Технология чуда
Российская газета: Джефф, читатель расстался с тобой 23 года назад: со смертельно больным "молодым послом" Америки. И вот ты перед нами.
Джефф Хенигсон: Как и почему я выжил, только Бог знает. Но четыре вещи мне помогли. Во-первых, меня оперировал прекрасный хирург. Женщина, всю жизнь работала медсестрой, и когда ей было уже 46 лет, она участвовала в операции. Оперировали не меня, другого пациента с опухолью мозга. И вот в какой-то момент она поняла, что хирург-практикант делает ошибку. Медсестра закричала. Наблюдавший за операцией опытный хирург вывел ее в коридор, отчитал. Она ему объяснила ситуацию, и оказалось, что она была права, ее вмешательство спасло человеку жизнь. Ей тогда сказали: у тебя есть способности, надо учиться. И в 46 лет медсестра пошла учиться на нейрохирурга. Через 10 лет стала хирургом, причем блестящим. Меня она оперировала, когда ей было 60. Операция прошла очень успешно.
Второй фактор: прошел курс облучения, причем самый длительный, какой только было возможно.
Третий фактор: курс химиотерапии, опять-таки самый агрессивный. Причем это был экспериментальный курс, такую технологию только что разработали в одном из наших медицинских институтов. В общем, сочетание трех факторов - прекрасный хирург, высокий уровень облучения, новый вид химиотерапии - плюс мое очень большое желание жить.
РГ: Как жил, чем занимался после отъезда из Советского Союза?
Хенигсон: Постоянно искал свой путь. Увлекся международной политикой, изучал ее сначала в США, затем в Лондоне. Потом пять лет работал в Южной Корее на телевидении, причем сразу на двух каналах. На одном выступал как актер, на втором вел курсы английского языка. Вернулся в Америку, создавал вэб-сайты, в Колумбийском университете изучал права человека. Работал в ЮНИСЕФ и в ООН: занимался координацией гуманитарных дел по всему миру.
РГ: В этом году у нас неоднозначная дата: 20 лет без СССР. Сейчас мы пытаемся осмыслить ситуацию. Можешь поучаствовать. Так сказать, взгляд извне: какие сообщения из России за последние два десятилетия тебя наполняли позитивом, а какие - огорчали или даже злили?
Хенигсон: Непростой вопрос. В новой России вы сумели реализовать много свобод, которых не было в СССР. Речь о личных гражданских и политических свободах. Пресса у вас открытая, хотя и относительно.
Теперь что касается негатива. Оговорюсь: Америка часто всему миру указывает: нужно делать то, нужно делать это. Хотя очень часто самой Америке стоит сначала оглянуться на себя.
Мое беспокойство: прежде всего Чечня, где нарушались права человека, это ужасно. У вас убивают или похищают журналистов. И насколько я понимаю, небольшой группе людей у вас принадлежит все, в то время как другим, особенно в регионах, не хватает еды. Я надеюсь, что ваше правительство выстроит экономику таким образом, чтобы не было такого разрыва между бедными и богатыми.
(На момент подписания номера ни Джефф Хенигсон, критикующий российское правительство, ни обозреватель правительственной "Российской газеты", участвующий в распространении критики, не убиты и не похищены. - От ред.).
РГ: Раз уж тебе, Джефф, выпала судьба быть "молодым послом" Америки в переломные времена, то придется и сегодня отдуваться как послу. Ответь простому россиянину - инженеру, врачу, слесарю, домохозяйке - почему твоя страна нас жестоко прессингует за применение тяжелого оружия в Чечне, но при этом сама себе разрешила наносить ракетные удары по Белграду, Багдаду, Триполи?
Хенигсон: Я считаю, что то, что мы делаем в Ираке, - это несправедливо. Говорю это с моей философской позиции понятия "справедливость". Что касается Белграда, то там иная ситуация, было задействовано много международных сил.
РГ: И по Триполи отбомбилась не одна Америка - по городу сейчас работает авиация НАТО. Что думаешь по этому поводу?
Хенигсон: Конечно же, участие Америки там объясняется политическими и военными интересами. Это совершенно не продиктовано мыслью навести там справедливый порядок. Мы говорим: "Каддафи - это зло". Но тогда почему то же самое мы не говорим о свергнутом президенте Египта Мубараке? Америка поддерживает Мубарака, а Мубарак поддерживал американские политические и военные интересы в регионе. Следуя той же логике, нам нужно идти в Бахрейн. Но там правительство поддерживает американские интересы, и мы не говорим о нарушении гражданских свобод в этой стране. Такая вот игра.
Бомбы, жвачка, рок-н-ролл
РГ: 23 года назад ты планировал встретиться с Горбачевым, но не сложилось. А что ты ему хотел сказать?
Хенигсон: Прежде всего скажу, что испытываю огромное уважение к Михаилу Горбачеву, мне кажется, его недооценивают в России. Конечно, я плохо знаю его внутреннюю политику, что он хорошего сделал для своей страны, но он много сделал для сохранения мира.
РГ: Горбачев жив-здоров, недавно отпраздновал юбилей. Полагаю, его референты передадут ему газету, он наконец тебя услышит.
Хенигсон: Горбачев меня услышит? Немного нервничаю (смеется). У меня были идеи, как изменить мир, наладить отношения. Хотел их обсудить с Горбачевым - узнать его планы, предложить свои варианты. В США есть и всегда были политическая и гражданская свобода, но не было бесплатного образования и медицины, как в Советском Союзе. Как было бы здорово попытаться объединить наши преимущества.
РГ: Джефф, без обид, но многие в моей стране обратили внимание на то, что бесплатная медицина и образование в моей стране закончились после того, как мы подружились с США.
Хенигсон: Много об этом слышал. Что думаю... Наши страны сделали вклад в то, чтобы нанести урон друг другу. Но я не думаю, что Америка забралась к вам и все развалила. Вероятно, ваша экономическая система не справилась в новой ситуации.
РГ: Рейган и Горбачев активно пользовались услугами народной дипломатии, в частности. Медведеву и Обаме "молодые послы" нужны?
Хенигсон: Благодаря информационной революции в Интернете у нынешних лидеров больше информации о том, что волнует людей. И острой необходимости в информации от общения с простыми людьми у президентов уже нет. Но вот чего не хватает, так это диалога между молодежью из разных стран.
РГ: Я как-то стал свидетелем красноречивой сцены. В Москву на очередной авиасалон прилетает американский бомбардировщик. Сцена на аэродроме: пожилая москвичка пытается расспросить на русском американского сержанта, охраняющего на стоянке самолет: что за бомбы нарисованы у него на фюзеляже бомбардировщика? Сержант ничего не понимает и с улыбкой что-то вручает женщине. Та с удивлением рассматривает презент: жвачка. Возвращает со словами: "Сынок, у меня и зубов-то осталось мало, мне не надо". Сержант настойчиво, и с той же голливудской улыбкой, вкладывает ей в ладонь жвачку и решительно зажимает кулак... Твои соотечественники на самом деле думают, что для русских до сих пор жвачка - это деликатес?
Хенигсон: В Америке мало знают Россию - к сожалению. В школьных учебниках остались главы о "холодной войне", но о новой России мало кто знает. Немногие в Америке назовут имена вашего президента и премьера. Но тем не менее старого стереотипа о русских людях уже нет. Раньше мы вас представляли как темных, малообразованных, злобных врагов. Этот образ разрушен.
Немного русский
РГ: Правда, что твой отец воевал в Перл-Харборе?
Хенигсон: Отец ушел добровольцем на флот, но страшная бомбардировка в Перл-Харборе была в 1941-м, а отец прибыл туда в 43-м. Он служил на минном тральщике, участвовал в операциях на Тихом океане по разминированию. Закончил Калифорнийский технологический университет, с таким образованием люди ценились.
На его корабле, где было очень тесно, был один чернокожий моряк, которого ненавидели. В те времена царил жуткий расизм. И был один еврей, которого тоже ненавидели, но ценили, и как офицеру предоставили лучшую каюту. И когда этот еврей выяснил, что никто не хочет спать с чернокожим, то покинул свою каюту и устроился рядом с чернокожим. Из-за того, что они встали на защиту друг друга, офицеры тральщика отвели им худшие места: на ящиках со снарядами. Так вот, мой отец - и был тем самым евреем. Мог притвориться расистом, но на это не пошел.
РГ: Я думал, что у такой истории должно быть логическое завершение: в каюту, откуда ушел отец, попал вражеский снаряд, расисты погибли, хорошие парни выжили.
Хенигсон: Хорошие парни выжили, но расисты не погибли, ничего такого не произошло. Но история важная: отец дал мне принципы, а мама - доброту. С тем и иду по жизни. По линии отца есть русские корни, но очень далекие - кто-то из наших предков родился в России.
РГ: Жизнь есть жизнь, сейчас эту газету держат в руках и люди, которым врачи поставили смертельный диагноз. Или их близким. Что им скажешь?
Хенигсон: Во-первых, что не всегда надо верить своим докторам, они, конечно, стараются помочь, но иногда ошибаются. Во-вторых, как странно бы это ни прозвучало, но такой страшный диагноз дарит и возможности. Услышав врачебный "приговор", ты можешь посмотреть по-другому на себя, на мир вокруг себя и на свою роль в этом мире. И почувствовать благодарность за все, что имеешь. И если есть вещи, которые очень хочется сделать, имея такой диагноз, надо их сделать обязательно. Все - о чем мечтаешь.
Напомню: в ней говорилось о смертельно больном американском подростке Джеффе Хенигсоне, который приехал в СССР в 1988 году с миротворческой миссией. После выхода материала поток читательских откликов был так велик и, главное, так пронзителен, что два объемистых пакета этих писем были отправлены в США дипломатической почтой. Но Джефф не отвечал, что с каждым месяцем казалось все более необратимым. Два года спустя под утро у меня в квартире раздался звонок. Звонил Джефф! Но и голос его, и то, как неопределенно он благодарил меня за письма, звучали отстраненно. Он обещал перезвонить. Но не перезвонил. Еще год спустя от него пришло маловыразительное письмо. А потом он исчез окончательно.
23 года спустя Джефф Хенигсон объявился. Он должен был приехать в Россию снимать фильм (!) о тех, кто его поддерживал письмами в 88-м. И обо мне. Встреча с ним и его съемочной группой проходила в нашем доме. То, что поначалу действительно выглядело рождественской сказкой, обернулось непростым, а местами мучительным для чтения, романом. Хотя надо отдать Джеффу должное: он пишет его искренне. Даже слишком... Но как бы там ни было, я был автором первой и последующих публикаций о нем и - более того - заложником версии чудесного исцеления Джеффа благодаря письмам поддержки. Поэтому мне и предстоит рассказать читателям "РГ" о том, что произошло на самом деле.
Вначале - о болезни. Раковая опухоль в мозгу не одолела Джеффа ни 88-м, ни в последующие годы. Он мужественно - трудно подобрать другое слово - боролся с ней и до, и после поездки в СССР. Мужественно, потому что сделанные последовательно хирургическая операция, шесть курсов химиотерапии и многократные радиационные облучения - это надо суметь перенести. Болезнь отступила. Он хотел в это верить. Но это не могло сказаться на непростой и противоречивой жизни. И сейчас, и раньше - отсюда и маловразумительные попытки поддержать со мной связь в начале 90-х, и то, что потом она прервалась вовсе. Инстинкт самосохранения, обостренный страшной болезнью, стремится выдавить из сознания все то, что было с ней связано. И всех...
В этом числе - и авторов тех самых писем, как это ни печально для журналиста, 23 года считавшего их одной из главных причин выздоровления Джеффа. Он их не читал. Даже после переполошившего весь дом звонка тогдашнего американского посла в СССР Джека Метлока, который спросил его: "Сынок, что ты натворил в России, что через нас тебе послали столько писем?". У Джеффа началась новая жизнь, он уже учился в университете. Нераспечатанный пакет с письмами перекладывался все дальше. Потом была работа. Поездки по миру. Затем снова учеба. Как-то он, наткнувшись на письма, подержал их в руках, а потом вместе с почтовыми открытками с видами Москвы и Ленинграда и черным шарфиком, в котором он был в той поездке, положил в пустую коробку. А на крышке твердым почерком уже женатого мужчины написал "Ностальгия".
У Джеффа появилась новая, гораздо более ответственная, чем раньше, работа. Но и очень напряженная. Даже для молодого и практически здорового мужчины, каковым он хотел бы себя считать. До того момента, как однажды на рассвете (работа была посменной) он не смог доложить текущую ситуацию своему руководителю. Просто физически не мог говорить. Потом это стало повторяться. Он сменил работу. Однако его состояние продолжало ухудшаться. Более того, временами вместо шума работающего кондиционера он слышал человеческий голос. Иногда свой собственный... А потом начались изматывающие приступы. Врачи поставили диагноз - эпилепсия. Болезнь снова вгрызалась в голову Джеффа. Следы ядовитых зубов астроцитомы, оставленные в 88-м, не зарастали.
Джефф расстался с работой. И с женой. Да и женой ли? Надо было лечиться и жить дальше. Но как?! Он отыскал коробку с надписью "Ностальгия". В ней лежали пожелтевшие письма. Не переведенные на английский язык, однако содержащие в себе то, что Джефф еще не знал, но предчувствовал. Он перевел их все. И прочитал. В шахматах это называется "отложенный ход" - содержащийся в письмах заряд добра, любви и надежды сработал спустя почти двадцать лет. И Джефф решил не просто встретиться с теми, кто написал ему, но и услышать рассказ об их собственной жизни. Эти люди из другой страны, каждый из которых сумел в свое время подняться выше собственных нужд, забот и проблем для того, чтобы дать силы тому, кто нуждается в них еще больше; эти люди могли помочь ему и сейчас, подсказать, как жить дальше.
Так думал Джефф. Так возник замысел фильма "Письма из Ленинграда". Снять фильм для того, чтобы разобраться в себе? Возможно и такое - достаточно вспомнить "Ностальгию", умершего на чужбине Андрея Тарковского. Все возможно... Потому перед началом съемок я предложил своему гостю посадить саженец в нашем саду - чтобы покрепче укоренить Джеффа в земле, выбитой из-под ног в 88-м. А потом мы целый день сравнивали перед камерой наши жизни. Надеюсь, с пользой для Джеффа. И не потому, что моя - пример для подражания. Просто я свой главный выбор сделал - и человеческий, и профессиональный. И еще потому, что старый летчицкий метод "Делай как я" поставил на крыло многих.
А в том, что "крылья" этого глубокого неординарного человека могут еще окрепнуть, вы сможете убедиться, прочитав эксклюзивное интервью с ним.
Было бы здоровье!
прямая речь
Игорь Елков
Технология чуда
Российская газета: Джефф, читатель расстался с тобой 23 года назад: со смертельно больным "молодым послом" Америки. И вот ты перед нами.
Джефф Хенигсон: Как и почему я выжил, только Бог знает. Но четыре вещи мне помогли. Во-первых, меня оперировал прекрасный хирург. Женщина, всю жизнь работала медсестрой, и когда ей было уже 46 лет, она участвовала в операции. Оперировали не меня, другого пациента с опухолью мозга. И вот в какой-то момент она поняла, что хирург-практикант делает ошибку. Медсестра закричала. Наблюдавший за операцией опытный хирург вывел ее в коридор, отчитал. Она ему объяснила ситуацию, и оказалось, что она была права, ее вмешательство спасло человеку жизнь. Ей тогда сказали: у тебя есть способности, надо учиться. И в 46 лет медсестра пошла учиться на нейрохирурга. Через 10 лет стала хирургом, причем блестящим. Меня она оперировала, когда ей было 60. Операция прошла очень успешно.
Второй фактор: прошел курс облучения, причем самый длительный, какой только было возможно.
Третий фактор: курс химиотерапии, опять-таки самый агрессивный. Причем это был экспериментальный курс, такую технологию только что разработали в одном из наших медицинских институтов. В общем, сочетание трех факторов - прекрасный хирург, высокий уровень облучения, новый вид химиотерапии - плюс мое очень большое желание жить.
РГ: Как жил, чем занимался после отъезда из Советского Союза?
Хенигсон: Постоянно искал свой путь. Увлекся международной политикой, изучал ее сначала в США, затем в Лондоне. Потом пять лет работал в Южной Корее на телевидении, причем сразу на двух каналах. На одном выступал как актер, на втором вел курсы английского языка. Вернулся в Америку, создавал вэб-сайты, в Колумбийском университете изучал права человека. Работал в ЮНИСЕФ и в ООН: занимался координацией гуманитарных дел по всему миру.
РГ: В этом году у нас неоднозначная дата: 20 лет без СССР. Сейчас мы пытаемся осмыслить ситуацию. Можешь поучаствовать. Так сказать, взгляд извне: какие сообщения из России за последние два десятилетия тебя наполняли позитивом, а какие - огорчали или даже злили?
Хенигсон: Непростой вопрос. В новой России вы сумели реализовать много свобод, которых не было в СССР. Речь о личных гражданских и политических свободах. Пресса у вас открытая, хотя и относительно.
Теперь что касается негатива. Оговорюсь: Америка часто всему миру указывает: нужно делать то, нужно делать это. Хотя очень часто самой Америке стоит сначала оглянуться на себя.
Мое беспокойство: прежде всего Чечня, где нарушались права человека, это ужасно. У вас убивают или похищают журналистов. И насколько я понимаю, небольшой группе людей у вас принадлежит все, в то время как другим, особенно в регионах, не хватает еды. Я надеюсь, что ваше правительство выстроит экономику таким образом, чтобы не было такого разрыва между бедными и богатыми.
(На момент подписания номера ни Джефф Хенигсон, критикующий российское правительство, ни обозреватель правительственной "Российской газеты", участвующий в распространении критики, не убиты и не похищены. - От ред.).
РГ: Раз уж тебе, Джефф, выпала судьба быть "молодым послом" Америки в переломные времена, то придется и сегодня отдуваться как послу. Ответь простому россиянину - инженеру, врачу, слесарю, домохозяйке - почему твоя страна нас жестоко прессингует за применение тяжелого оружия в Чечне, но при этом сама себе разрешила наносить ракетные удары по Белграду, Багдаду, Триполи?
Хенигсон: Я считаю, что то, что мы делаем в Ираке, - это несправедливо. Говорю это с моей философской позиции понятия "справедливость". Что касается Белграда, то там иная ситуация, было задействовано много международных сил.
РГ: И по Триполи отбомбилась не одна Америка - по городу сейчас работает авиация НАТО. Что думаешь по этому поводу?
Хенигсон: Конечно же, участие Америки там объясняется политическими и военными интересами. Это совершенно не продиктовано мыслью навести там справедливый порядок. Мы говорим: "Каддафи - это зло". Но тогда почему то же самое мы не говорим о свергнутом президенте Египта Мубараке? Америка поддерживает Мубарака, а Мубарак поддерживал американские политические и военные интересы в регионе. Следуя той же логике, нам нужно идти в Бахрейн. Но там правительство поддерживает американские интересы, и мы не говорим о нарушении гражданских свобод в этой стране. Такая вот игра.
Бомбы, жвачка, рок-н-ролл
РГ: 23 года назад ты планировал встретиться с Горбачевым, но не сложилось. А что ты ему хотел сказать?
Хенигсон: Прежде всего скажу, что испытываю огромное уважение к Михаилу Горбачеву, мне кажется, его недооценивают в России. Конечно, я плохо знаю его внутреннюю политику, что он хорошего сделал для своей страны, но он много сделал для сохранения мира.
РГ: Горбачев жив-здоров, недавно отпраздновал юбилей. Полагаю, его референты передадут ему газету, он наконец тебя услышит.
Хенигсон: Горбачев меня услышит? Немного нервничаю (смеется). У меня были идеи, как изменить мир, наладить отношения. Хотел их обсудить с Горбачевым - узнать его планы, предложить свои варианты. В США есть и всегда были политическая и гражданская свобода, но не было бесплатного образования и медицины, как в Советском Союзе. Как было бы здорово попытаться объединить наши преимущества.
РГ: Джефф, без обид, но многие в моей стране обратили внимание на то, что бесплатная медицина и образование в моей стране закончились после того, как мы подружились с США.
Хенигсон: Много об этом слышал. Что думаю... Наши страны сделали вклад в то, чтобы нанести урон друг другу. Но я не думаю, что Америка забралась к вам и все развалила. Вероятно, ваша экономическая система не справилась в новой ситуации.
РГ: Рейган и Горбачев активно пользовались услугами народной дипломатии, в частности. Медведеву и Обаме "молодые послы" нужны?
Хенигсон: Благодаря информационной революции в Интернете у нынешних лидеров больше информации о том, что волнует людей. И острой необходимости в информации от общения с простыми людьми у президентов уже нет. Но вот чего не хватает, так это диалога между молодежью из разных стран.
РГ: Я как-то стал свидетелем красноречивой сцены. В Москву на очередной авиасалон прилетает американский бомбардировщик. Сцена на аэродроме: пожилая москвичка пытается расспросить на русском американского сержанта, охраняющего на стоянке самолет: что за бомбы нарисованы у него на фюзеляже бомбардировщика? Сержант ничего не понимает и с улыбкой что-то вручает женщине. Та с удивлением рассматривает презент: жвачка. Возвращает со словами: "Сынок, у меня и зубов-то осталось мало, мне не надо". Сержант настойчиво, и с той же голливудской улыбкой, вкладывает ей в ладонь жвачку и решительно зажимает кулак... Твои соотечественники на самом деле думают, что для русских до сих пор жвачка - это деликатес?
Хенигсон: В Америке мало знают Россию - к сожалению. В школьных учебниках остались главы о "холодной войне", но о новой России мало кто знает. Немногие в Америке назовут имена вашего президента и премьера. Но тем не менее старого стереотипа о русских людях уже нет. Раньше мы вас представляли как темных, малообразованных, злобных врагов. Этот образ разрушен.
Немного русский
РГ: Правда, что твой отец воевал в Перл-Харборе?
Хенигсон: Отец ушел добровольцем на флот, но страшная бомбардировка в Перл-Харборе была в 1941-м, а отец прибыл туда в 43-м. Он служил на минном тральщике, участвовал в операциях на Тихом океане по разминированию. Закончил Калифорнийский технологический университет, с таким образованием люди ценились.
На его корабле, где было очень тесно, был один чернокожий моряк, которого ненавидели. В те времена царил жуткий расизм. И был один еврей, которого тоже ненавидели, но ценили, и как офицеру предоставили лучшую каюту. И когда этот еврей выяснил, что никто не хочет спать с чернокожим, то покинул свою каюту и устроился рядом с чернокожим. Из-за того, что они встали на защиту друг друга, офицеры тральщика отвели им худшие места: на ящиках со снарядами. Так вот, мой отец - и был тем самым евреем. Мог притвориться расистом, но на это не пошел.
РГ: Я думал, что у такой истории должно быть логическое завершение: в каюту, откуда ушел отец, попал вражеский снаряд, расисты погибли, хорошие парни выжили.
Хенигсон: Хорошие парни выжили, но расисты не погибли, ничего такого не произошло. Но история важная: отец дал мне принципы, а мама - доброту. С тем и иду по жизни. По линии отца есть русские корни, но очень далекие - кто-то из наших предков родился в России.
РГ: Жизнь есть жизнь, сейчас эту газету держат в руках и люди, которым врачи поставили смертельный диагноз. Или их близким. Что им скажешь?
Хенигсон: Во-первых, что не всегда надо верить своим докторам, они, конечно, стараются помочь, но иногда ошибаются. Во-вторых, как странно бы это ни прозвучало, но такой страшный диагноз дарит и возможности. Услышав врачебный "приговор", ты можешь посмотреть по-другому на себя, на мир вокруг себя и на свою роль в этом мире. И почувствовать благодарность за все, что имеешь. И если есть вещи, которые очень хочется сделать, имея такой диагноз, надо их сделать обязательно. Все - о чем мечтаешь.