На Чеховском фестивале показали спектакль Молодежного театра "Учур" из Бишкека
Таджикский режиссер Барзу Абдураззоков и киргизский драматург Султан Раев разорвали круг исторического времени, чтобы прорваться сразу к "концу времен". Герои спектакля Молодежного театра "Учур" из Бишкека, показанного на малой сцене Театра им. Моссовета в рамках Чеховского фестиваля, полны современного переживания жизни, принадлежат и времени, и вечности.
Семеро персонажей движутся в Мекку, но находятся в пространстве одной комнаты. Полубезумные, полубольные, они одержимы своими страхами, заворожены своей юдолью. Просветление не ждет их на этом пути, кажется, что с каждым шагом тяжесть духовного пути все возрастает. Но где-то в глубине нарастающей тоски нарастает и потребность в любви как в спасении.
Театр, который сочиняет Барзу Абдураззоков, близок той традиции экзистенциального абсурда, с которой связаны имена Ионеско и Беккета. Театральный, поэтический и философский язык Запада, соединившись с восточной и личной меланхолией, рождает в случае Абдураззокова неповторимое сочетание. Не случайно в этом сезоне он поставил в родном Душанбе пьесу Мрожека "Эмигранты", где место поляков заняли таджики. Интеллектуал и разнорабочий, они ютятся в заброшенной московской коммуналке, обсуждая, почему эта беда стала возможной.
В киргизском спектакле Абдураззокова слышны те же мотивы духовного одичания и духовной ответственности. Сильнейшее переживание конца того мира, в котором мы живем, острое чувство утраты заставляет великолепных актеров бешкекского театра работать на эмоциональном пределе. Их яркая, интенсивная игра, как и сам текст, полный сложных духовных контекстов, находятся в самом актуальном пространстве современной культуры. Ученик Анатолия Эфроса и Анатолия Васильева, один из участников расцвета таджикского театра рубежа 80-90-х годов, в годы войны Барзу покинул одичавший Душанбе, откуда исчез прежний дух культурной столицы, и более десяти лет проработал в провинциальном Худжанде, собрав там свою собственную труппу и по крупицам пытаясь отстроить здание рафинированной театральной традиции.
Частый гость международных фестивалей от Авиньона до Москвы, он сочиняет свои истории, в которых слышнее всего боль по утраченным временам театрального и личного счастья.
Семеро персонажей движутся в Мекку, но находятся в пространстве одной комнаты. Полубезумные, полубольные, они одержимы своими страхами, заворожены своей юдолью. Просветление не ждет их на этом пути, кажется, что с каждым шагом тяжесть духовного пути все возрастает. Но где-то в глубине нарастающей тоски нарастает и потребность в любви как в спасении.
Театр, который сочиняет Барзу Абдураззоков, близок той традиции экзистенциального абсурда, с которой связаны имена Ионеско и Беккета. Театральный, поэтический и философский язык Запада, соединившись с восточной и личной меланхолией, рождает в случае Абдураззокова неповторимое сочетание. Не случайно в этом сезоне он поставил в родном Душанбе пьесу Мрожека "Эмигранты", где место поляков заняли таджики. Интеллектуал и разнорабочий, они ютятся в заброшенной московской коммуналке, обсуждая, почему эта беда стала возможной.
В киргизском спектакле Абдураззокова слышны те же мотивы духовного одичания и духовной ответственности. Сильнейшее переживание конца того мира, в котором мы живем, острое чувство утраты заставляет великолепных актеров бешкекского театра работать на эмоциональном пределе. Их яркая, интенсивная игра, как и сам текст, полный сложных духовных контекстов, находятся в самом актуальном пространстве современной культуры. Ученик Анатолия Эфроса и Анатолия Васильева, один из участников расцвета таджикского театра рубежа 80-90-х годов, в годы войны Барзу покинул одичавший Душанбе, откуда исчез прежний дух культурной столицы, и более десяти лет проработал в провинциальном Худжанде, собрав там свою собственную труппу и по крупицам пытаясь отстроить здание рафинированной театральной традиции.
Частый гость международных фестивалей от Авиньона до Москвы, он сочиняет свои истории, в которых слышнее всего боль по утраченным временам театрального и личного счастья.