Борис Кушнир: В мире происходит падение стандартов в исполнительском искусстве
В скрипичном жюри XIV Конкурса Чайковского участвует известный во всем мире педагог, музыкант, профессор Венской консерватории, воспитавший Николая Цнайдера, Юлиана Рахлина и многих других талантливых молодых скрипачей - Борис Кушнир. С ним во время конкурса побеседовал обозреватель "Российской газеты".
РГ: Вы работаете в жюри многих скрипичных конкурсов, какой критерий считаете для себя самым главным?
Кушнир: И на Конкурсе Чайковского, и в Брюсселе, и в Париже, и в Индианаполисе я следую одной установке - ищу таланты. Это самое важное на любом конкурсе. И если даже исполнитель делает какие-то технические ошибки, но имеет свое лицо, индивидуальность, талант, я, безусловно, его выбираю.
РГ: В каких случаях вы ставите низкие баллы?
Кушнир: Я ставлю низкие баллы на многих конкурсах, потому что хочу быть честным по отношению к тому, чему меня учили, к тому, что мне дала русская скрипичная школа. И когда устраивают из исполнительства эффектное шоу: скажем, конкурсант играет страшно быстро, при этом никакого отношения к пониманию произведения нет, а успех у публики огромный, - я ставлю очень низкий балл. И часто, когда конкурсанты получают высокие баллы от других членов жюри, получают высокие премии, а через три года об этих лауреатах никто больше не вспоминает, люди видят, что Кушнир три года назад поставил низкий балл этому человеку.
РГ: Ни один крупный мировой конкурс не проходит сегодня без ваших учеников. Несмотря на условие нынешнего Конкурса Чайковского, что ученики членов жюри не должны участвовать в турах, ваши ученики Альбрехт Менцель и Юлия Турновски все-таки попали на конкурс.
Кушнир: Такого условия в регламенте Конкурса нет. Очень трудно с этим условием было бы согласиться, потому что практически все известные педагоги, работающие сегодня в мире, имеют хороших учеников, и если этих музыкантов исключать по регламенту, то конкурсы просто будут терять сильных участников. Я думаю, здесь дело не в учениках, а в совести членов жюри. Меня лично приглашают на конкурсы, потому что знают, что я не проталкиваю своих учеников. И я стараюсь это мнение о себе не испортить.
РГ: На конкурсах случается, некоторые члены жюри, недовольные итогами голосования, отказываются подписывать заключительный протокол. В вашей практике бывали такие случаи?
Кушнир: Никогда не участвую ни в каких скандалах на конкурсах. Я могу высказать свое мнение, но заявить, что я не приеду, не подписать, это было бы слишком мелким, низким для меня.
РГ: Как вы оцениваете исполнительский уровень нынешнего конкурса Чайковского? Насколько контингент его участников отличается от крупных мировых конкурсов?
Кушнир: Везде примерно один и тот же уровень. Везде много заявок по скрипачам из России и из азиатских стран, зато очень мало заявок из европейских стран. Эта ситуация характерна для любого конкурса в Европе.
РГ: Чем это объясняется? Скажем, на прошлом конкурсе Чайковского у скрипачей в финал вышла азиатская школа.
Кушнир: В Азии сегодня гораздо больший интерес к скрипичной музыке, чем в России или Европе. В Корее, в Китае, в Японии очень почетно учить детей скрипичному искусству, заниматься исполнительством. А в России, к сожалению, в последние годы потеряно осознание, что музыкант - это престижная специальность.
РГ: Сказываются и последствия прошедших двадцати лет, когда из страны уехали крупные педагоги и музыканты из-за невнимания власти к культуре, к академической музыке.
Кушнир: Я чувствую, что здесь происходит, и могу сказать, что много тяжелых событий происходит и на Западе, как ни странно. Я там живу и вижу, что хороших педагогов, как были прежде в России, в Америке - такого класса педагогов становится все меньше и меньше. Интерес на Западе, как и здесь, к развитию скрипичной педагогики и исполнительству все меньше и меньше. Есть 4-5 сильных скрипачей, которые разъезжают по конкурсам. Но конкурсов такое количество, что, если вы спросите, кто получил первую, вторую, третью премии даже на последнем конкурсе Жака Тибо, вряд ли кто точно ответит. Когда-то были Менухин, Ойстрах, Хейфец, Коган. А сегодня на конкурсах и в Брюсселе, и в Индианаполисе - хорошие скрипачи, но выдающихся мало. И публика это чувствует.
В целом же, на Западе происходит неправильная ориентация направления обучения. Говорят: нам солисты не нужны, нам нужны оркестровые музыканты. Нечего делать индивидуальные программы, заниматься только с одним музыкантом! Но ведь, чтобы поступить в оркестр, музыкант должен сыграть конкурс как солист, выйти и сыграть концерт Моцарта или каприс Паганини! А они не могут и не поступают в оркестр. Поэтому родители, когда все это слышат, понимают, что специальность скрипача никому не нужна и начинают учить детей компьютеру, бизнесу. И в консерваторию часто сегодня приходят люди средние, не поступающие в университеты. Эти средние люди делают средние дипломы, получают свои тройки и начинают учить следующее поколение в музыкальных школах. Получается цепь - в мире происходит падение стандартов в исполнительском искусстве.
РГ: Приблизительно то же самое происходит и в России, где вообще в последние десятилетия начальное музыкальное образование считалось любительским.
Кушнир: То, что теряется здесь, в России - это особенно обидно. Многие люди еще помнят, какие результаты у нас были, каких исполнителей мы воспитывали. И то, что все меньше и меньше появляется исполнителей мирового класса из России, это, конечно, прямой результат того, что здесь рушится система образования. И общий уровень того же конкурса Чайковского в советские времена, и в наше время, очень изменился: другие требования к исполнительству, к лауреатам. Но я живу по тем понятиям еще. Поэтому часто мои отметки не совпадают с отметками моих коллег.
РГ: Известно, что в ваш класс очень непросто попасть. Какие принципы являются для вас самым важным в скрипичной школе?
Кушнир: Высочайший профессионализм: музыкант должен профессионально играть на инструменте. Для меня это связано с великолепной постановкой рук, постановкой тела, с техническим знанием, как нужно хорошо играть на скрипке. Со своими учениками я работаю до конкурса, как минимум, 3-5 лет. Мне интересно подготовить человека к конкурсу, к концертной деятельности, дать ему возможность много-много лет играть на инструменте. Чтобы, получив премию, года через 4-5 они не перестали играть на скрипке из-за того, что у них болит правое плечо или начала дрожать рука. И, слава богу, мои ученики никуда не исчезают. И мы с ними дружим. Это для меня очень важно - человеческие отношения. Больше мне ничего не надо.
РГ: Вы работаете в жюри многих скрипичных конкурсов, какой критерий считаете для себя самым главным?
Кушнир: И на Конкурсе Чайковского, и в Брюсселе, и в Париже, и в Индианаполисе я следую одной установке - ищу таланты. Это самое важное на любом конкурсе. И если даже исполнитель делает какие-то технические ошибки, но имеет свое лицо, индивидуальность, талант, я, безусловно, его выбираю.
РГ: В каких случаях вы ставите низкие баллы?
Кушнир: Я ставлю низкие баллы на многих конкурсах, потому что хочу быть честным по отношению к тому, чему меня учили, к тому, что мне дала русская скрипичная школа. И когда устраивают из исполнительства эффектное шоу: скажем, конкурсант играет страшно быстро, при этом никакого отношения к пониманию произведения нет, а успех у публики огромный, - я ставлю очень низкий балл. И часто, когда конкурсанты получают высокие баллы от других членов жюри, получают высокие премии, а через три года об этих лауреатах никто больше не вспоминает, люди видят, что Кушнир три года назад поставил низкий балл этому человеку.
РГ: Ни один крупный мировой конкурс не проходит сегодня без ваших учеников. Несмотря на условие нынешнего Конкурса Чайковского, что ученики членов жюри не должны участвовать в турах, ваши ученики Альбрехт Менцель и Юлия Турновски все-таки попали на конкурс.
Кушнир: Такого условия в регламенте Конкурса нет. Очень трудно с этим условием было бы согласиться, потому что практически все известные педагоги, работающие сегодня в мире, имеют хороших учеников, и если этих музыкантов исключать по регламенту, то конкурсы просто будут терять сильных участников. Я думаю, здесь дело не в учениках, а в совести членов жюри. Меня лично приглашают на конкурсы, потому что знают, что я не проталкиваю своих учеников. И я стараюсь это мнение о себе не испортить.
РГ: На конкурсах случается, некоторые члены жюри, недовольные итогами голосования, отказываются подписывать заключительный протокол. В вашей практике бывали такие случаи?
Кушнир: Никогда не участвую ни в каких скандалах на конкурсах. Я могу высказать свое мнение, но заявить, что я не приеду, не подписать, это было бы слишком мелким, низким для меня.
РГ: Как вы оцениваете исполнительский уровень нынешнего конкурса Чайковского? Насколько контингент его участников отличается от крупных мировых конкурсов?
Кушнир: Везде примерно один и тот же уровень. Везде много заявок по скрипачам из России и из азиатских стран, зато очень мало заявок из европейских стран. Эта ситуация характерна для любого конкурса в Европе.
РГ: Чем это объясняется? Скажем, на прошлом конкурсе Чайковского у скрипачей в финал вышла азиатская школа.
Кушнир: В Азии сегодня гораздо больший интерес к скрипичной музыке, чем в России или Европе. В Корее, в Китае, в Японии очень почетно учить детей скрипичному искусству, заниматься исполнительством. А в России, к сожалению, в последние годы потеряно осознание, что музыкант - это престижная специальность.
РГ: Сказываются и последствия прошедших двадцати лет, когда из страны уехали крупные педагоги и музыканты из-за невнимания власти к культуре, к академической музыке.
Кушнир: Я чувствую, что здесь происходит, и могу сказать, что много тяжелых событий происходит и на Западе, как ни странно. Я там живу и вижу, что хороших педагогов, как были прежде в России, в Америке - такого класса педагогов становится все меньше и меньше. Интерес на Западе, как и здесь, к развитию скрипичной педагогики и исполнительству все меньше и меньше. Есть 4-5 сильных скрипачей, которые разъезжают по конкурсам. Но конкурсов такое количество, что, если вы спросите, кто получил первую, вторую, третью премии даже на последнем конкурсе Жака Тибо, вряд ли кто точно ответит. Когда-то были Менухин, Ойстрах, Хейфец, Коган. А сегодня на конкурсах и в Брюсселе, и в Индианаполисе - хорошие скрипачи, но выдающихся мало. И публика это чувствует.
В целом же, на Западе происходит неправильная ориентация направления обучения. Говорят: нам солисты не нужны, нам нужны оркестровые музыканты. Нечего делать индивидуальные программы, заниматься только с одним музыкантом! Но ведь, чтобы поступить в оркестр, музыкант должен сыграть конкурс как солист, выйти и сыграть концерт Моцарта или каприс Паганини! А они не могут и не поступают в оркестр. Поэтому родители, когда все это слышат, понимают, что специальность скрипача никому не нужна и начинают учить детей компьютеру, бизнесу. И в консерваторию часто сегодня приходят люди средние, не поступающие в университеты. Эти средние люди делают средние дипломы, получают свои тройки и начинают учить следующее поколение в музыкальных школах. Получается цепь - в мире происходит падение стандартов в исполнительском искусстве.
РГ: Приблизительно то же самое происходит и в России, где вообще в последние десятилетия начальное музыкальное образование считалось любительским.
Кушнир: То, что теряется здесь, в России - это особенно обидно. Многие люди еще помнят, какие результаты у нас были, каких исполнителей мы воспитывали. И то, что все меньше и меньше появляется исполнителей мирового класса из России, это, конечно, прямой результат того, что здесь рушится система образования. И общий уровень того же конкурса Чайковского в советские времена, и в наше время, очень изменился: другие требования к исполнительству, к лауреатам. Но я живу по тем понятиям еще. Поэтому часто мои отметки не совпадают с отметками моих коллег.
РГ: Известно, что в ваш класс очень непросто попасть. Какие принципы являются для вас самым важным в скрипичной школе?
Кушнир: Высочайший профессионализм: музыкант должен профессионально играть на инструменте. Для меня это связано с великолепной постановкой рук, постановкой тела, с техническим знанием, как нужно хорошо играть на скрипке. Со своими учениками я работаю до конкурса, как минимум, 3-5 лет. Мне интересно подготовить человека к конкурсу, к концертной деятельности, дать ему возможность много-много лет играть на инструменте. Чтобы, получив премию, года через 4-5 они не перестали играть на скрипке из-за того, что у них болит правое плечо или начала дрожать рука. И, слава богу, мои ученики никуда не исчезают. И мы с ними дружим. Это для меня очень важно - человеческие отношения. Больше мне ничего не надо.