Люк ПЕРСЕВАЛЬ: Сцена – это зеркало того, кем ты являешься на самом деле
Пермь давно известна огромным количеством ярких культурных событий и фестивалей, среди которых одно из ведущих мест занимает международный театральный фестиваль-форум "Пространство режиссуры". В этом году среди ключевых событий фестиваля оказалась неординарная постановка пьесы "Вишневый сад" Антона Чехова в интерпретации известного фламандского режиссера Люка Персеваля. Его версия "Вишневого сада" — спектакль Der Kirschgarten — это своего рода джазовая импровизация на тему всем известной пьесы. О том, как мастер театральной режиссуры видит эту постановку, русскую драматургию, русскую душу и образ Перми, Люк Персеваль рассказал в интервью корр. ИТАР-ТАСС.
- В чем секрет успеха "Вишневого сада" в вашей постановке?
- "Вишневый сад" – это результат той методики, в которой я работаю. Я театром занимаюсь уже более 30 лет. Сначала, когда я начинал свой путь режиссера, я, как и все, думал, что задачей режиссера является диктовать, как играть, каким путем идти. Но в какой-то ключевой момент своей биографии я понял, что только совместно с актерским коллективом, можно и нужно искать смыслы, нужно искать, в какую конечную колею необходимо вывести все действо внутри репетиционного процесса, чтобы оно в конечном итоге привело не только к смыслу того, что происходит на сцене, но и к смыслу пьесы, чтобы это могло стать единственно возможным средством выражения того, что хотел сказать драматург.
Когда я инсценировал "Чайку", мне было 35, для меня это была просто фатальная любовная история. А теперь мне 56, и я уже в том возрасте, когда ты стареешь, и думаешь о приближении смерти. И понятно, что сцена – это зеркало того, кем ты являешься на самом деле.
- Спектакль "Вишневый сад" начинается с пятиминутного молчания. В чем смысл этого режиссерского хода?
- Когда мы начали работать над этой пьесой с моим коллективом, мы сразу поняли, что, в принципе, это произведение о смерти: собираются члены семьи и ждут, когда, наконец, соберется с духом уйти из жизни владелица вишневого сада Раневская. На самом деле, это произведение о том, как мы, зная о том, что мы смертны, боимся. Любой человек, приходя в эту жизнь, осознавая, наконец, себя, понимает, что он движется по направлению к смерти, что жизнь проходящая. И этот момент молчания – это то, чего боится каждый из нас. Момент молчания – это момент ничегонеделания, момент, когда ничего не происходит. Это некое состояние перехода к смерти, то, чего боятся все герои Чехова, потому что все произведения Чехова – это произведения о смерти. И главные герои заполняют это пространство небытия бесконечным количеством ненужных и бессмысленных реплик и слов, поэтому мы и ввели в самом начале этого спектакля о смерти сцену молчания. То, чего человек больше всего боится, и то, чего он больше всего терпеть не может в этой жизни, потому что постоянно испытывает страх.
- Вы подбираете актеров на роли или, скорее роли сами показывают, кто должен их сыграть?
- Это всегда зависит от стиля работы, от тех задач, которые я поставил. Я очень много работаю с текстом. В тот момент, когда я понимаю, что актер настолько вошел в текст, я понимаю, что он начинает внутри этого текста жить и что-то изобретать. Я всегда ищу вместе с актером тот фактор, за который он может, как актер, зацепиться, создавая образ. Поэтому Барбара Нюссе, работая с текстом Раневской, очень часто говорила, что этот образ напоминает ей ее бабушку, что у нее уже начинался рассеянный склероз, что она постоянно, практически каждый день, рассказывала одну и ту же историю из своего прошлого. И в образе Раневской это стало той самой отправной точкой – она постоянно рассказывает один и тот же сюжет, она уже впала в состояние старческого слабоумия, она говорит и говорит, повторяя одно и то же. И именно в этот момент внутри актера происходит тот самый слом, когда он перестает изображать что-то, когда он начинает играть то, что внутри него.
- Раневская в вашем спектакле предстает как больной человек. Такой образ был создан намеренно, чтобы сделать ее более понятной, более человечной?
- Это всегда трогает, потому что у каждого есть такая бабушка. Что меня всегда потрясает в Чехове – у него все истории о людях. Очень многие, когда начинают работать с этим текстом, предпочитают вместо того, чтобы чувствовать, о чем говорят люди, реконструировать историзм, а это совершенно ни к чему. В тексте Чехова заложена универсальность того, что он говорит о людях – это те люди, которые живут в пространстве и во времени, всегда.
- В спектакле были узнаваемы определенные пермские приметы – упоминались местные магазины, например. Чья это была идея?
- Это полностью идея моих актеров. У меня есть актриса, у которой здесь, в Перми, живут две тетушки, поэтому под давлением актерского коллектива она их поспрашивала, что здесь есть такое, пермское. И вот это все, что мы успели включить в спектакль.
- Как вы относитесь к современному театру? Есть ли в нем сегодня какой-то сакральный смысл, или он уже утерян?
- Мне очень сложно судить, потому что я живу здесь и сейчас. Я могу опираться только на те произведения, которые мы сейчас ставим. Я бы не назвал театр греческий театром, связанным с сакральностью, это, скорее, театр, связанный с ритуальностью, потому что тогда в театре присутствовал ритуал, это было некое соединение людей друг с другом. А сейчас мы живем в мире, где все наше бытие абсолютно плоское, потому что нас интересуют внешние проявления человеческой жизни: автомобили, яркая одежда, какие-то вещи, которые только лишь сопровождают нас. А та самая ритуальность, которая соединяла людей друг с другом, с театром и с жизнью, ушла.
- Что вы думаете о российской драматургии? Вы ставите достаточно много российских пьес.
- Для меня русская литература и русская драматургия – это одно и то же. Что касается русской литературы, я чувствую себя связанным с ней, я ощущаю абсолютное родство с ней, потому что именно русская литература – это сокровищница, говорящая априори о человеке. Главной темой русской литературы всегда являлся человек. Это трогает меня, поэтому я всегда искал вдохновения в ней.
- Что привело вас в Пермь?
- На самом деле, свобода моей профессии состоит в том, что я очень люблю передвигаться по миру. Поэтому, когда я получил это приглашение и понял, что здесь очень много работы с молодыми режиссерами и актерами, я принял его. Все, что связано с Россией меня всегда интересовало и интересует до сих пор, поэтому я согласился поработать с ребятами здесь. Вообще, изначально я представлял только одно, что это путь, который длиннее, чем до Москвы. И после того, как я приземлился в Перми, я понял, что теперь я совсем въехал в Россию!
- Успели ли вы познакомиться с пермским театром? Как вам здесь и в Перми в целом?
- Я могу сказать, что то, что со мной происходит, происходит во многих городах, это трагедия любого режиссера. Я уже многие годы живу в Гамбурге, но, наверное, лучше всего знаю путь от театра до своей квартиры. Здесь это путь от моего отеля до театра. Но если говорить о России, я был в Санкт-Петербурге, встреча с Москвой мне еще предстоит в ноябре, но что меня здесь, в Перми, поразило – это то, что в этом городе есть некая "спрессованная" история, во многом трагическая история. И магия этой "спрессованности" истории – это то, что меня особенно трогает, то, что меня интересует как художника в этом городе. Это то, что обрушилось на меня здесь. Это, пожалуй, мое самое яркое впечатление здесь.
- Как вам местная публика?
- Когда я во Францию привез Расина, французская пресса меня просто раздавила: "Как он смеет делать это с нашим Расином!" Для меня теперь Франция закрыта. И каждый раз это такое позитивное чувство для моих актеров, когда мы понимаем, что российская публика открыта, что она это принимает, что мы рискнули говорить о Чехове не на уровне театра, а на уровне человеческом, и публика сразу открывается. Это то, что меня потрясает в российской публике.
Фламандский театральный режиссер и актер Люк Персеваль приобрел международную известность после первых постановок в Германии, где он работает с 2005 года. На сегодняшний день он, можно сказать, является одним из самых востребованных и значимых в Европе режиссеров.
Последние несколько лет Персеваль руководит гамбургским театром "Талия", где экспериментирует с классическими текстами, переосмысляя их в современном ключе. За это время он поставил спектакли: "Дядя Ваня", "Дети солнца", "Вишневый сад", "Гамлет", "Правда о Кеннеди" и многие другие. В текущем театральном сезоне Персеваль работает над постановкой фарса "Обнаженное безумие". Также совместно с труппой театра "NTGent" он работает над спектаклем "На западном фронте без перемен" Эриха Марии Ремарка.
Беседовала Анастасия Пяткина
/Корр. ИТАР-ТАСС/